— Да, — неожиданно для Мещерякова согласился Сорокин. — Я как раз сегодня обратил внимание.
— Вы делаете успехи, полковник, — похвалил его Козинцев. — Кстати, я не представился присутствующим. Козинцев Ярослав Велемирович, можно просто Слава. А кто эта угрюмая личность на переднем сиденье? Вы не знаете, как его зовут? Впрочем, молчите. Я ведь могу и сам догадаться. Возможности белой магии не так велики, как черной, — сами понимаете, слишком много ограничений, устаревших этических норм и так далее, — но кое-что сделать можно. Хотите, я попробую?
— Лучше не надо, — сказал Сорокин.
— А жаль. Мне кажется, ваш сердитый приятель — очень любопытная фигура. Такой молчаливый, скрытный, прямо как профессиональный разведчик.
Водитель снова хрюкнул.
— Ладно, — сказал Козинцев, — белой магии вы не хотите, черной не хочу я сам, разговор у нас не клеится… Тогда стихи!
— Опять? — уныло спросил Сорокин.
— Да! Слушайте. «Мы побочные дети судьбы, мы росли на задворках казармы. Мы рабы неискупленной кармы, мы чужих прегрешений рабы». Класс, правда? Безграмотный бред, полная белиберда, зато сколько чувства!
— О господи! — воскликнул Сорокин. Козинцев хихикнул.
— Не сердитесь, — попросил он. — Может быть, это моя последняя возможность пообщаться с культурными людьми. Может быть, завтра мне на голову наденут мешок, выведут в тюремный двор и дадут команду «пли!»…
— В наше время все происходит немного иначе, — возразил Сорокин. — И вообще, вряд ли вас расстреляют. Хотя, на мой взгляд, стоило бы.
— Но за что?! — искренне возмутился Козинцев. — Ведь вы же умный человек, вы должны понимать, что я невиновен!
— Бросьте, — глядя в окно, устало сказал Сорокин. — Вас же взяли буквально с поличным.
— С каким еще поличным! Ведь ясно же, что эту гадость ко мне в холодильник просто подбросили!
— Кому ясно? — спросил Сорокин, и Козинцев увял.
— Да, — сказал он после минутного раздумья, — действительно… Все улики указывают на меня. Послушайте, неужели это действительно я убил всех этих людей? Какой кошмар! Какой ужас!
Он охватил косматую голову когтистыми ладонями и начал раскачиваться из стороны в сторону, как человек, одолеваемый нестерпимой зубной болью.
— Хватит, — с отвращением в голосе сказал ему Сорокин, и Козинцев послушно угомонился.
«С ума сойти, — подумал Мещеряков, закуривая сигарету и опуская оконное стекло. — Ну и работа у этого Сорокина! А ведь он получает меньше, чем я. Да ему надо платить золотыми слитками! Каждый день общаться с подонками, с мразью, с откровенными психами и при этом внешне оставаться нормальным человеком — да это же черт знает какой подвиг! Это тебе не потенциальный противник, с которым приходится иметь дело нашей конторе…»
Задумавшись, он перестал следить за дорогой и очнулся только тогда, когда машина свернула в какую-то арку и остановилась.
— Мерси, — сказал водителю Сорокин. — Выходим, задержанный. Ты с нами или как? — обратился он к Мещерякову.
Мещеряков недоуменно огляделся по сторонам. Вокруг было темно, и в темноте горели редкие окна.
Фары «Волги» освещали щербатый асфальт, край тротуара и какие-то лохматые кусты.
— Что за черт? — спросил он. — Это же не Петровка. Куда это мы приехали?
— Темно, как у негра в ухе. Опять лампочка перегорела, — недовольно проворчал Козинцев, выбираясь из машины. — И выпить наверняка нечего…
— Я слетаю, — с готовностью предложил водитель.
— Стоп, — сказал Мещеряков. — Куда это ты слетаешь? Что тут происходит?
— Ну хватит, Андрей, — не своим, каким-то подозрительно знакомым голосом сказал задержанный Козинцев. — Это уже не смешно.
— Почему же, — с непонятной грустью возразил Сорокин, вынимая из кармана и отдавая задержанному какие-то ключи, — по-моему, очень даже смешно. Обхохочешься.
— Так я слетаю? — повторил свое предложение водитель и протяжно хрюкнул.
Мещеряков медленно открыл дверцу, медленно выбрался из машины и медленно выпрямился во весь рост.
— Кр-р-ретины, — с чувством сказал он. — Маньяки. Каннибалы, так вас! Большего идиотизма я просто не видел. Я даже представить себе не мог, что такое возможно. Ослы, онагры, лошади Пржевальского…
Водитель больше не хрюкал. Ржать во весь голос ему не позволяла субординация, и поэтому он молча трясся, вцепившись обеими руками в руль, намертво стиснув челюсти, выкатив глаза и заставляя «Волгу» заметно покачиваться на амортизаторах.
Сорокин с тоской в глазах наблюдал за тем, как бушует, последовательно перебирая представителей животного мира планеты, в очередной раз выведенный из себя полковник ГРУ Мещеряков. Илларион Забродов стоял в позе распекаемого двоечника и с виноватым видом копался в бороде. Его кожаные штаны глупо блестели в свете фар, долгополый сюртук после пребывания, в камере был испачкан побелкой.
— Ну, извини, — сказал он, когда Мещеряков наконец иссяк. — Кто же мог подумать, что ты не узнаешь меня в этом клоунском костюме? Мы не собирались тебя разыгрывать. Ты нас сам спровоцировал, между прочим.
— Да, — авторитетно подтвердил Сорокин. Водитель от полноты чувств два раза ударился лбом о руль. Мещеряков свирепо покосился на него, и водитель мигом сделал серьезное лицо.
— Так я слетаю, товарищ полковник? — сдавленным голосом спросил он, утирая кулаком выступившие на глазах слезы.
— Слетай, — вздохнул Мещеряков. — Ну, чего ждешь?
— Денег, — кротко ответил водитель. Мещеряков посмотрел на Сорокина. Тот развел руками и сделал выразительный жест, как будто выворачивая пустые карманы. Смотреть на Забродова полковник Мещеряков не стал — что возьмешь с маньяка, только что по знакомству выпущенного из кутузки?