Тень каннибала - Страница 68

Сорокин помолчал, опустив голову и раздраженно барабаня пальцами по краю стола.

— Ты хотя бы понимаешь, — сказал он наконец, — что убийца отлично знает тебя в лицо? Он тебя знает, а ты его — нет. Интересная получается ситуация, правда?

— Ничего подобного, — уверенно возразил Илларион. — Все как раз наоборот. Я отлично знаю всех, с кем контачил под видом Козинцева, а вот меня ни одна собака без бороды, шрама, очков и деревянной ноги не узнает. Что, не так?

— Воистину так, — сказал Мещеряков. — Уж если я тебя не узнал…

— Зато водитель узнал, — сказал Сорокин. — Причем в потемках и практически с первого взгляда. Да нет, граждане, об этом и речи быть не может! Это детский сад какой-то!

— Детский сад — это когда ты заставляешь меня сломя голову бежать из десятимиллионного города только потому, что в нем есть один — один! человек, который может меня узнать и воткнуть мне нож в брюхо. Может узнать, а может, кстати, и не узнать.

— Не будет он тебя тыкать ножом, не надейся, — угрюмо сказал Сорокин. — Думаешь, ты такой крутой? Он замахнется, а ты его скрутишь и доставишь прямо ко мне в кабинет — упакованного и перевязанного ленточкой, да? Вот тебе! — Он сделал неприличный жест. — Этот тип сначала тычет в человека электрошокером, а уж потом ножом.

— Подумаешь, — сказал Илларион.

— Нет, Илларион, Сорокин прав. Ты все-таки поосторожнее, посмеиваясь, сказал Мещеряков, который, как и Забродов, просто не воспринимал всерьез исходившую от какого-то районного маньяка угрозу. То есть маньяк, конечно, был опасен, но не для Забродова же! Нашли, чем пугать боевого капитана спецназа — электрошокером!

Сорокин свирепо поглядел сначала на него, а потом на Иллариона.

— Ну, вы, — сказал он, — супермены. Вы хотя бы понимаете… Ты хотя бы понимаешь, — повернулся он к Иллариону, — что можешь его просто спугнуть? Если он на тебя нападет — это еще полбеды. Я не сомневаюсь, что ты способен с ним справиться. А если он увидит тебя издалека, сложит два и два и ляжет на дно? А потом, когда его перестанут искать, когда мы снимем посты в микрорайоне и займемся наконец другими делами, снова возьмется за нож. Ты этого хочешь?

— А вот это аргумент, — сказал Забродов. — Шаткий, спорный, но аргумент. Такую возможность исключать нельзя. Хотелось бы исключить, но нельзя, черт бы ее побрал! Уговорил, полковник. Только из города я никуда не поеду. Да не волнуйся ты! Буду сидеть в своем районе и выходить только в булочную. Такой расклад тебя устроит?

— Не так, чтобы очень, — кисло ответил Сорокин, — но это все-таки лучше, чем ничего. Насколько я понимаю, большего мне от тебя не добиться.

— Не добиться, это факт, — сказал Илларион. — Слушай а что ты намерен делать дальше? Моя миссия, похоже, провалилась к чертовой бабушке…

— Ты действительно хочешь обсудить это? Именно здесь и именно сейчас?

— А когда? Где? На Петровке, у тебя в кабинете? Или, может быть, в допросной камере Бутырской тюрьмы?

— В общем-то, — сказал Сорокин, — если честно… Ну, оказал ты посильную помощь следствию, за что тебе почет и уважение. Я вообще твой должник по гроб жизни, но… Ты ведь у меня не работаешь, а то, что ты хочешь сейчас узнать, на бюрократическом сленге называется тайной следствия.

— Э, — надулся Илларион, — я так не играю.

— И я, — сказал Мещеряков. — Ты свинья, Сорокин. Хряк в полковничьих погонах. Я три месяца был начисто лишен общения со своим лучшим другом, а ты буквально сегодня строил мне глазки и спрашивал, не звонил ли мне Илларион. И после этого ты имеешь наглость говорить нам о тайне следствия! Илларион, дай ему чайный стакан! Сейчас мы его напоим, и он нам все расскажет как миленький!

Забродов встал.

— Но-но! — закричал Сорокин. — Вы что делаете, фашисты! Мне, между прочим, завтра с утра идти на работу и разгребать всю эту кучу дерьма, которую мы с тобой, Забродов, вдвоем наворотили.

— А тогда перестань кривляться, — сказал Илларион, садясь на место и наливая всем коньяка. — Иначе свяжем и будем пытать. Андрюха, ты еще не забыл, как это делается?

— Такое разве забудешь? — сказал Мещеряков. Сорокин внимательно посмотрел сначала на одного, потом на другого, но так и не понял, была это шутка или спокойная констатация имевшего место в отдаленном прошлом факта. Или фактов. Кто их, чертей, разберет? На войне как на войне, а эти двое воевали даже тогда, когда вся страна была уверена, что на планете мир и спокойствие — благодаря дорогому и любимому Леониду Ильичу, разумеется.

— Черт с вами, — сказал он наконец. — Придется положиться на вашу скромность. А то еще, чего доброго, и впрямь придется расстаться с ногтями.

Илларион вытянул перед собой левую ладонь и с удовольствием осмотрел коротко остриженные ногти.

— Да, — сказал он, — с ногтями расставаться жаль. Растишь их, растишь, а потом чик, и нету. Ну, так рассыпь же перед нами бисер своей мудрости!

— Да какой там бисер! В общем, все, как всегда, вышло совсем не так, как мы рассчитывали. То есть маньяк, судя по всему, полностью поверил в твой маскарад, внимательно рассмотрел тебя под увеличительным стеклом и решил, что из тебя выйдет отменный козел отпущения. От-мен-ный! В общем-то, если честно, тебе за твой спектакль полагается почетная грамота и именные часы «Полет». Убийцу ты обманул, публику обманул… Даже местных ментов обманул! Подбросив тебе эту, как ты выразился, гадость, наш маньяк себя выдал.

— Действительно, — вставил Мещеряков, — я об этом как-то не подумал. Круг подозреваемых сузился до предела. Раньше можно было подозревать буквально кого угодно, а теперь… Сколько там у тебя было гостей, Забродов?