Тень каннибала - Страница 45

— Зови, — сказал он.

Посетительница вошла. Это была представительная дама лет пятидесяти, одетая, несмотря на жару, в черный суконный костюм строгого делового покроя. Костюм этот ей, в общем-то, шел, и только повязанная поверх волос черная газовая косынка подсказала полковнику, что черный цвет в данном случае является не данью моде, а признаком траура. Лицо у дамы было загорелое, почти без косметики, немного простоватое и вместе с тем в полной мере наделенное тем твердым, даже жестковатым выражением, которое жена полковника Сорокина в шутку называла «генеральским». Присмотревшись повнимательнее, Сорокин понял, что придает лицу посетительницы это выражение. Жесткость и привычка отдавать приказы затаились в серых, немало повидавших на своем веку глазах и в уголках широкого рта, который был бы очень красивым, если бы был чуть-чуть помягче.

— Добрый вечер, — сказал полковник, торопливо вставая и делая приглашающий жест в сторону кресла для посетителей. — Присаживайтесь, пожалуйста. Моя фамилия Сорокин. А вы…

— Сивакова, — представилась посетительница. — Анна Александровна.

— Очень приятно. Погодите-ка… Анна Александровна Сивакова? Вы родственница лейтенанта Сивакова? Его мать, наверное?

— Теща.

— Ага… Постойте, как это — теща? Фамилия…

— Он взял фамилию жены. То есть моей дочери.

— Ах, вот оно что! Извините, я не знал. Итак, вы, по всей видимости, пришли, чтобы узнать о ходе расследования…

— Ничего подобного, — твердо перебила его Сивакова. — Я и без вас знаю, что расследование зашло в тупик и топчется на месте. Все эти ваши засады, все эти оперативники в штатском, которыми вы наводнили район, детский лепет. Если бы это могло сработать, оно сработало бы давно. Ваш маньяк умнее вас. Он над вами смеется, а вы продолжаете сидеть в засадах… Мой зять, пусть земля ему будет пухом, поступил как настоящий мужчина храбро, но глупо.

Сорокин, не удержавшись, кивнул, но тут же спохватился, строго откашлялся и сел прямо, положив локти на подлокотники кресла и сцепив ладони перед животом. Сивакова была права на все сто процентов, но знать ей об этом было совсем не обязательно. Впрочем, Анна Александровна и не нуждалась в подтверждении своей правоты. Она говорила четко, размеренно и сухо, словно доказывала теорему у классной доски, и в голосе ее не было ни тени сомнения, ни намека на вопросительную интонацию.

— Повторяю, — говорила она, — убийца умнее ваших сотрудников. Ну, пусть не умнее, а хитрее. Я где-то читала, что преступник просто не может быть хоть в чем-то выше обыкновенного человека, что склонность к убийству это всегда патология, моральное уродство. Может быть, это так, а может быть, и нет. Конечно, с головой у него не все в порядке, он просто должен быть помешанным, если ест людей. Но, во-первых, он может не есть их, а просто обставлять убийства таким образом, что все вокруг говорят о каннибализме; во-вторых…

— Простите, — перебил ее Сорокин, — но вы говорите очевидные вещи. Мне сказали, что у вас есть какая-то информация по Козинцеву.

— Информация? Ну, можно сказать и так, хотя… Видите ли, сумасшедший неизбежно должен себя проявить. А Козинцев проявляет себя настолько активно, что я никак не могу понять, почему он до сих пор на свободе. И не я одна, между прочим. Ведь его, кажется, уже арестовывали?

— Задерживали, — уточнил Сорокин. — Но законных оснований для предъявления ему обвинения в чем бы то ни было у нас не оказалось, и его пришлось выпустить.

— И он в тот же вечер совершил новое убийство.

— Ну так уж и он… Наши сотрудники, между прочим, не спускают с него глаз, хотя это порой бывает… гм… довольно затруднительно.

— Вот именно! Когда вы ждете его в лесу, он убивает на улице; вы бросаетесь патрулировать улицы, и находите труп в подвале; а когда ваши люди начинают прочесывать подвалы, очередное убийство происходит в лифте или снова в лесу… Вы физически не в состоянии поставить милиционера в каждом подъезде и под каждым деревом. Кроме того, этот ваш Козинцев не брезгует и милиционерами.

— Да почему вы так уверены, что это именно Козинцев? Только потому что он странно себя ведет? Так ведь многие из нас в быту ведут себя, мягко говоря, не совсем так, как на работе.

— Да? А вы сами с ним общались? Не у себя в кабинете и не в допросной камере, а на улице или, еще лучше, у него дома? Вы видели, какие книги он читает, каким богам молится? Вы знаете, что он посадил у себя под окнами картошку?

— Картошку?!

Сорокин казался ошеломленным, да так оно, в сущности, и было. Картошка под окнами шестнадцатиэтажного дома — это ли не признак сумасшествия?

— Представьте себе, — сказала Анна Александровна. Она выглядела удовлетворенной, словно пришла сюда только затем, чтобы удивить полковника милиции Сорокина. — Причем сделано это не из любви к земледелию, а по идейным, можно сказать, соображениям: он наотрез отказывается употреблять в пищу покупные продукты. Говорит, никогда невозможно узнать, что за дрянь тебе там подсунули. И при этом у него полный холодильник мяса во всех видах: сырого, мороженого, вяленого, жареного, вареного…

— М-да, — задумчиво сказал Сорокин. — Но ведь это не может служить доказательством его вины.

— Я говорю не о доказательствах, — отрезала Сивакова, — а о сумасшедшем, который свободно разгуливает по городу, открыто проповедуя каннибализм.

— Тише, тише, Анна Александровна, — взмолился Сорокин. — Мы с вами беседуем без свидетелей, и я могу сделать вид, что ничего не слышал, но… Поймите, такие обвинения могут быть расценены как злостная клевета. Давайте разберемся по порядку. Чтобы посадить человека в тюрьму, нужно решение суда. Чтобы человек предстал перед судом, необходимо возбудить уголовное дело по признакам того или иного преступления и провести предварительное следствие. Я не могу возбудить против Козинцева уголовное дело. Вот вы говорите: проповедь каннибализма. Так ведь у нас и статьи-то такой в уголовном кодексе нет! И потом, вы скажете: проповедовал. А он скажет: вранье. Наймет грамотного адвоката и сдерет с вас семь шкур в качестве компенсации морального ущерба. Сейчас в адвокатском корпусе развелось много таких ловкачей. Поэтому, чтобы прищучить человека по всем правилам, нужны веские, неопровержимые доказательства его вины. А голословные утверждения ничего не стоят, пусть вы даже точно знаете, что говорите правду. В последнем я, кстати, склонен усомниться. Может быть, в вас говорит обида или желание отомстить за смерть зятя? Это в высшей степени понятные и даже похвальные чувства, но закон смотрит на такие вещи немного иначе. Вы знаете, что такое презумпция невиновности? Вижу, что знаете. А о судебных ошибках слышали? Помните Витебское дело, когда пострадали совершенно невинные люди? Одного даже успели расстрелять за преступления, которых он не совершал. Вы готовы взять такой грех на душу? Я — нет.